Пленные
с новосибирским
стажем

Военнопленные из числа солдат и офицеров германской армии оставили свой след в истории Новосибирска. Их присутствие в городе стало заметным после завершения Сталинградской битвы в феврале 1943 года, а затем и наступательных операций советских войск в 1944 году.

Главная причина создания лагеря для военнопленных в Новосибирске — острый дефицит кадров на промышленных предприятиях и стройках. Большинство взятых в плен немцев в мирной жизни были механиками, водителями, плотниками. Не удивительно, что за их рабочие руки заводы советского тыла в разных регионах вели настоящую борьбу. Ее острота чувствуется даже в сухих цифрах государственных и партийных документов. Например, новосибирский лагерь для военнопленных первоначально планировался для размещения 15 тыс. человек. Затем бюро областного комитета ВКП(б) даже приняло постановление о размещении в регионе 40 тыс. человек. Но более высокие инстанции урезали эти аппетиты. В конечном итоге, для новосибирского лагеря утвердили квоту только в 10 тыс.

Первый эшелон с военнопленными прибыл в Новосибирск 19 сентября 1944 года. Он привез 2 тыс. бывших военнослужащих германской и союзных ей армий. Военных преступников в числе «пассажиров» не было. Второй эшелон с контингентом в 2,3 тыс. человек встретили в городе менее, чем через две недели, — 30 сентября.

Историей жизни военнопленных в Новосибирске занимался сотрудник Института истории Сибирского отделения Сергей Букин. «Совершенно четко могу заявить: политика самого государства и НКВД была исключительно щадящей, корректной. Я пришел к выводу, что она полностью соответствовала нормам международного права. Никакого лагеря смерти у нас не было, и голодом здесь никого не морили»,— писал ученый.

Сами немцы, которых с конца 1940-х годов стали отпускать на родину, часто отмечали в своих воспоминаниях, что русские люди относились к ним благожелательно, не редко помогали. По мнению некоторых авторов таких мемуаров, в чем-то условия их жизни в плену оказывались даже лучше, чем у обыкновенных советских рабочих большинства оборонных предприятий.

Историей жизни военнопленных в Новосибирске занимался сотрудник Института истории Сибирского отделения Сергей Букин. «Совершенно четко могу заявить: политика самого государства и НКВД была исключительно щадящей, корректной. Я пришел к выводу, что она полностью соответствовала нормам международного права. Никакого лагеря смерти у нас не было, и голодом здесь никого не морили»,— писал ученый.

Сами немцы, которых с конца 1940-х годов стали отпускать на родину, часто отмечали в своих воспоминаниях, что русские люди относились к ним благожелательно, не редко помогали. По мнению некоторых авторов таких мемуаров, в чем-то условия их жизни в плену оказывались даже лучше, чем у обыкновенных советских рабочих большинства оборонных предприятий.

В одном из мемуаров описывается случившееся с группой немцев, которые как-то собирали для приготовления пищи крапиву и лебеду. К ним подошла бабушка и дала им буханку хлеба. Затем женщина ушла и вскоре вернулась с бидоном молока. А сама, как вспоминали немцы, стояла и плакала: на фронте погибли ее муж и два сына... Пленные были потрясены таким проявлением милосердия и совершенно серьезно обсуждали идею поставить женщине памятник в Германии.
В годы Великой Отечественной войны военнопленные находились под конвоем. Но уже спустя несколько месяцев после Победы вышел приказ наркома внутренних дел Лаврентия Берии, который разрешал их расконвоировать. В результате, функции охраны были возложены на вспомогательные команды, сформированные из тех же немцев.

Первые партии военнопленных в Новосибирске работали на комбинате №179 (позже получивший название «Сибсельмаш»). В годы войны это было крупнейшее оборонное предприятие, на котором выпускались снаряды. Немцы, конечно, снаряды не делали. Они изготавливали ящики, древесину для которых тоже заготавливали сами. Основная масса пленных работала в тепле, и работа была не очень тяжелая.

Более 2 тыс. военнопленных трудились на «Тяжстанкогидропрессе», на стрелочном заводе, на предприятии «Промстальконструкция». Всего пленные немцы произвели 39 млн штук кирпичей, заасфальтировали 22 тыс. кв. метров улиц и площадей Новосибирска, уложили 5 тыс. метров труб городского водопровода. Они работали на лесоперевалочном комбинате: на выгрузке леса из воды, укладке штабелей, погрузке в вагоны и т.д.

За четыре года военнопленные построили более 40 тыс. кв. метров жилья — в основном, в Дзержинском и Первомайском районах. А в центральной части города они возвели комфортабельный жилой дом площадью 2 тыс. кв. метров для сотрудников аппарата областного комитета партии. Руками бывших германских военнослужащих было построено или капитально реконструировано несколько общественно-культурных зданий. В их числе, корпус Западно-Сибирского филиала Академии наук на ул. Фрунзе.

«Строящийся дом был обнесен забором со всегда открытыми воротами, которые никто не охранял. Нам нельзя было заходить на стройку, а немцам было запрещено выходить за ворота. Поэтому мы, дети, и немцы садились у ворот каждый со своей стороны и общались. Между нами было сантиметров 20 нейтральной территории, никто никогда эту воображаемую границу не нарушал. Я помню, что немцы показывали нам фотографии своих детей»,— говорится в воспоминаниях новосибирского журналиста Валерия Тарасова.

По воспоминаниям кинорежиссера Геннадия Полоки, который вместе с матерью годы войны провел в эвакуации в Новосибирске, в 1944 году пленные работали шоферами и без всякой охраны ездили по городу — своих водителей не хватало. Они свободно ходили на базар, и новосибирцы к ним относились терпимо.

«В лесу, за магазином “Уют”, огороженный штакетником, был один из лагерей военнопленных немцев. Тогда эта национальность так упоминалась только в документах, в обиходе же, это были только “фрицы”. Они строили дома по городу, примерно в 1945-1947 гг. На работу и обратно ходили строем, под присмотром своих же пленных, редко в сопровождении наших солдат. В нашем лесу они жили в деревянных бараках, кажется, их было три. Здесь фрицы вели себя свободно, но под присмотром наших солдат с винтовками. Конечно, мы с интересом бегали смотреть, когда их «пригоняли» после работы в лагерь. Вдоль забора с колючей проволокой, против каждого барака, стояли длинные железные умывальники с большими бачками, кажется, человек на пять, где они мылись «по пояс». Вели себя свободно, громко разговаривали между собой и смеялись. У многих фрицев были губные гармошки, на которых они что-то “пиликали”. Эти гармошки они меняли у нашей ребятни, в основном, на печеные пирожки с картошкой домашнего приготовления. Тогда еще как-то не обращали внимание на то, что наши женщины приносили им печеные пирожки, вареную в мундирах картошку, капусту, сушеные травы для заварки чая и др. продукты, хотя у самих в эти годы столы не ломились от яств»,— писал, в свою очередь, краевед Анатолий Ваганов.

В июне 1945 года больных, старых, дистрофиков отправили домой. В 1947-м начали отпускать венгров, затем австрийцев, с начала 48-го — немцев. И вскоре лагерь закрылся.

Но домой вернулись не все. Кто-то навсегда остался в Новосибирске. Здесь умерло около 3 тыс. военнопленных 17 национальностей: немцы, эстонцы, латыши, венгры, австрийцы, японцы и др. Их похоронили на кладбищах в Первомайском, Ленинском и Заельцовском районах Новосибирска, а также в поселке Мирный Коченевского района Новосибирской области.